Исполнение моей второй заявки на orig-revers

[der BudaiIka]

Это сказка. Жестокая сказка. Но она дарит надежду.

22.03.2013 в 00:05

Пишет  orig-revers:

Заявка № 32
Название: Есения
Автор:  Исфирь
Артер:  der BudaiIka
Бета:  ТОРЯ ДУБОЩЯ
Размер: 2759 слов
Категория: джен
Жанр: сказка
Рейтинг: PG-13-R
Саммари: Свадебное платье и счастливое будущее могут оказаться не тем, чего ожидала Есения.

«Твой наряд когда-нибудь станет самой лучшей одеждой, какую ты сейчас и представить себе не можешь», – говорила каждый вечер бабушка, гладя Есению по голове изуродованной и сморщившейся от старости рукой, когда девочке становилось невыносимо больно, и из ее глаз начинали течь соленые слезы. Тогда Есения кивала, стискивала зубы и, не обращая внимания на горящие, будто в огне, пальцы, продолжала свое дело. Она годами пряла нить, тонкую и очень прочную, и должно пройти еще очень много лет, вдвое или втрое больше, чем есть ей сейчас, прежде чем ниток будет достаточно для того, чтобы начать ткать. И еще несколько лет, чтобы сделать ткань, а из нее сшить платье. Самое красивое, самое нарядное, самое лучшее, о котором сейчас она могла только мечтать.
«Конечно, не могу, – думала Есения с затаенной очень глубоко в душе грустью. Так глубоко, что почти и не чувствовалось. – Если столько лет только и делать, что готовить свое платье, то оно не может не быть великолепным».
Так думала девочка восьми лет, сидя на гладком, обточенной морем валуне на берегу. Ветер обдувал ее лицо, трепал длинные светлые волосы и казался обманчиво-ласковым, особенно когда солнце начинало печь макушку, открытые плечи и спину, и девочке хотелось нырнуть в прохладную соленую воду.
Есения завидовала рыбкам, у которых яркая, разноцветная и прочная чешуя есть с самого рождения и которым не приходится так долго стараться, чтобы сделать себе одежду. Эти рыбки, плавающие на мелководье прямо у ее ног, казались девочке самыми счастливыми существами на земле. Сама Есения иногда заходила в море по колени. Один раз она даже осмелела настолько, что погрузилась в воду по пояс. Сначала волны подхватывали ее ласково, но одна оказалась чуть выше, чем остальные, она захлестнула Есению, обдала едкой солью кисти и пальцы. После этого руки распухли, покраснели и были неуклюжими целую неделю.
Бабушка тогда не стала ее ругать, только горько вздохнула, и от этого вздоха Есения сама не выдержала и разревелась. Целую неделю пришлось потратить впустую, сидя на камне и глядя в небо, сливающееся с морем, и слушая крики чаек.
Иногда ей чудилось, что провода над ее головой начинают гудеть. Бабушка смеялась мягко и объясняла, что это всего лишь ветер, но Есения была убеждена, что ветер тут совсем не при чем, а бабушка просто не хочет ее расстраивать. Она знала, что по проводам летят сигналы, что какая-то из сотен, тысяч девушек наконец-то закончила свое платье, и теперь родственники этой счастливицы – мама или папа, а может, тетя или тоже бабушка – шлют телеграммы во все концы света, чтобы молодые люди ехали к ним как можно скорее, и один из них вскоре станет ее мужем. Самый красивый, самый умный и добрый, самый достойный. В его дом девушка уедет, чтобы жить с ним в любви и мире всю свою взрослую жизнь.
«Это твое приданое», – говорила бабушка, когда руки уставали настолько, что отказывались скручивать нить.
«Приданое», – повторяла Есения сначала про себя, а затем и вслух, пробуя непонятное, но очень красивое и важное слово на язык. На вкус оно было сладковатым и теплым, как березовый сок весной, как просвечивающие розовым на солнце вербные почки. Нитка тоже выходила из-под пальцев розоватой, хотя если присмотреться, то видно было, что местами она белая, как снег, местами чуть розовая, а местами – темно-красная. Когда пальцы и ладони начинали истекать кровью, работу тоже приходилось прерывать на несколько дней, чтобы дать ранкам немного затянуться.

***

«Таким светлым, таким воздушным и нежно-розовым платье бывает только в самом начале, – говорила бабушка, отрываясь от чтения газеты. – Только невесты ходят в светлом. Потом платье красят в темные цвета».
Есения кивала. Бабушкино платье, сколько она себя помнила, всегда было темно-бордового, почти черного цвета.
Сейчас Есения могла разве что прикрыть свое тело старой мешковиной, но и той всегда было мало, и приходилось постоянно следить, чтобы старая ткань не порвалась раньше времени.

***

Пряжа закончилась внезапно. Есения никогда раньше не видела, чтобы что-то исчезало так неожиданно. Вот ей казалось, что пристроенный к дому сарай еще полон пышными и колючими облаками белого волокнистого пластика, а теперь – белые сгустки остались только у дальней стены, и в просветах между ними уже темнели старые камни кладки.
Ей было десять лет, и ниток для платья хватало лишь на половину платья. Так ей сказала бабушка, точным взглядом оценив проделанную за много лет работу.
– И что теперь? – в горле стоял противный комок, а на глаза наворачивались слезы, теперь не от боли, а от обиды, и эти слезы почему-то оказались намного горче.
– Ты плачешь, потому что боишься не закончить? – проговорила с улыбкой бабушка, сидя в старом кресле-качалке рядом с ее веретеном. Есения кивнула, сдерживаясь. – Не плачь, я принесу для тебя еще пряжи, если это для тебя так важно.
– Но как?.. – она запнулась в удивлении. – Откуда ты принесешь ее, как ты сможешь достать ее? Так много еще не хватает…
Бабушка только хитро усмехнулась в ответ.
Слезы мгновенно высохли, когда Есения поняла, что ее работа не прервется. Теперь ей хотелось слушать, хотелось знать хоть немного больше об огромном и опасном мире вокруг. Она никогда не уходила от дома дальше, чем до берега моря, где соленый ветер и крики чаек, и бабушка не рассказывала ей ничего. Есения знала только, что иногда – примерно раз в месяц – на закате к дому приезжает большая машина, которая и привозит все, что им нужно для жизни: продукты, баллоны с топливом, инструменты, газеты. Бабушка объясняла ей, что так происходит всегда, как солнце каждое утро поднимается над горизонтом и опускается в море.
– Не так далеко отсюда, в трех днях пути, – начала бабушка свой рассказ, недовольно сжимая сухие тонкие губы, – есть старая фабрика. Я проработала всю молодость, точно так же, как ты, делала нитки из огромных пластмассовых облаков. Было тяжело, но это было лучшее время в моей жизни. Я успела сделать платье для себя и помогла многим другим девушкам обрести свое счастье, а потом случилась Авария, в которой погибли твои родители, и на фабрике стало невозможно находиться. Но пряжа все еще там, ее много. Я достану для тебя столько, сколько нужно, и даже немного больше.
Есения кивнула и механически улыбнулась. Ей нравилось слово «механически», оно напоминало о старой заводной птице, которая сидела в клетке в комнате у бабушки и время от времени заливалась чудесными трелями. А в один ничем не примечательный день – сломалась.
Она была рада тому, что материала хватит, чтобы закончить, но эту радость перекрывало волнение, внезапно вспыхнувшее горячим огоньком в груди. Никогда до этого Есения ничего не слышала ни о фабрике, ни об аварии, ни о своих родителях.
– Ты расскажешь мне еще? – робко спросила она. – Когда вернешься, ты расскажешь мне еще немного о них?
– Когда я вернусь, у тебя будут дела поважнее, чем слушать мои россказни о прошлом, – проговорила бабушка, тяжело поднимаясь с кресла и, заметив ее потухающий взгляд, добавила мягко: – Не стоит и тебе копаться в том, что давно прошло. Думай о будущем, только оно важно.
Есения кивнула понятливо.
– Тогда я хочу пойти с тобой, – она тоже встала на ноги. – Я хочу помочь.
«Я хочу увидеть хоть что-то еще, пусть это будет даже старая, развороченная взрывами, оплавившаяся от кислоты фабрика», – подумала она, но удержала мысль при себе.
– Опасно маленьким девочкам ходить по дорогам, – рассмеялась бабушка хрипло. – А на одинокую старуху никто не обратит внимания. Оставайся дома и отдохни хорошенько, чтобы потом работать еще усерднее.

И Есения осталась одна, первый раз за всю свою жизнь. Сначала она переделала всю работу по дому, которой бабушка не давала никогда заниматься долго, чтобы не тратить на это драгоценное время. Но на уборку ушло всего три дня.
Весь следующий день Есения просидела на берегу, но на этот раз и море, и теплый ветер, и рыбки были ей не в радость. «Да и с чего бы мне радоваться, – думала она, наблюдая, как чайка в очередной раз вытащила из воды блестящую серебром рыбу, – когда я вижу одно и тоже десять лет». Им повезло, и в горах около берега еще оставались несколько живых растений. Бабушка говорила, что это огромная редкость, и что они живут в райском месте, с подходящей для жизни экологией, и раньше у Есении получалось радоваться счастливой судьбе, но…
Ей вправду все это надоело. К тому же, ей было неспокойно.
Бабушка говорила ей не думать о прошлом. Есения всегда и во всем старалась следовать ее советам, но сейчас выходило отвратительно. Все эти дни, проведенные в одиночестве и без дела, ее мысли крутились вокруг ее родителей, которые умерли, и вокруг фабрики, на которой всю жизнь работала бабушка.
В комнате у бабушки стоял старинный сундук. Есения видела его всегда, сколько себя помнила, но он никогда не открывался. Вчера Есения протирала пыль в ее комнате и особенно долго терла тряпкой сундук – не потому что он был грязным, просто ей нравилось прослеживать кончиком мизинца (самого здорового из ее пальцев) каждую деталь узорной резьбы, каждую мелкую трещинку в дереве и тонкую щель для ключа. Ключ она нашла на пару часов раньше: он лежал на верхней полке, заваленный всевозможной нужной и ненужной мелочью вроде бусин, красивых ракушек, которые Есения приносила ей с берега, старых пуговиц, гнутых скрепок и булавок.
Рыбки плавали около ее ног. Есения чувствовала жар, исходящий от нагревшегося за день камня. Солнце уже клонилось к горизонту и начинало падать в море.
Без разрешения лезть в сундук было плохо, а к тому же – строго запрещено. Бабушка очень рассердилась бы, если бы узнала. Она и так делает для Есении все возможное.
Но она не узнает.
Есения решительно спрыгнула в мелкую воду и направилась в дом.
Дыхание перехватывало, когда она вставляла ключ в замок при свете ночника. Вокруг не было никого на целые мили, но она боялась любой случайности: кто-то мог проезжать мимо на машине и увидеть свет, горящий не в ее комнате.
Сундук, как ни странно, оказался почти пустым. На самом дне стопкой лежали бумаги и несколько писем в конвертах, да еще пара очень старых, порыжевших от времени газет. Есения неуверенно потянулась рукой вглубь. Она знала азбуку, но очень плохо – бабушка научила ее самому необходимому, но всегда читала ей сказки и заметки из газет сама. «Ты только испортишь зрение, разглядывая крохотные буковки. Пока ты не можешь позволить себе такой небрежности», – говорила она. Сейчас Есения хотела рискнуть.
Может, где-то там написано и про ее родителей…
Есения читала всю ночь, потому что делала большие перерывы. Она не могла поверить в то, что видит, но буквы, складывающиеся в слова, не лгали, потому что им не было нужды лгать. Она была сиротой, выкинутой вскоре после Аварии на улицу. Ее подобрала какая-то женщина, назвала Есенией и продала, как изуродованную, не способную на любое сопротивление рабыню. Есения не знала значения последнего слова, но и остального ей было достаточно.
Она потерялась.
Весь следующий день она пролежала на камне морской звездой, слушая шум волн и шипение прибрежной пены. Она думала, что бабушка не зря запрещала ей видеть то, что не предназначено для ее глаз.
Она не была больше собой. Она не была вообще никем.
К вечеру она упала в море, чтобы умереть, но теплая горьковато-соленая вода всего лишь мягко покачивала ее и выносила на берег. Раны на руках немного затянулись и почти не болели. Теперь Есения сама была одной из рыбок.
Ночью она снова открыла сундук и принялась читать, потому что больше ей такой возможности не представится.

***

С тех пор мир изменился, и будущее Есении из радужного превратилось в беспросветно-мрачное и наполненное постоянными кошмарами. Однажды она утащила к себе в комнату толстую книгу – энциклопедию – и читала ее украдкой. Теперь она знала, что значит слово «раб». Есения продолжала прясть, потому что не могла ничего другого и потому что бабушка, – вернее, страшная женщина, которой та была на самом деле, – заставляла ее делать нитки. Постоянно, с раннего утра и до позднего вечера, с крошечными перерывами на сон и еду.
Пальцы болели и постоянно кровились. Раньше Есения могла это терпеть, более того, боль давала ей еще и приятное, греющее душу ощущение счастливого будущего. Теперь будущее казалось отвратительным, но она упорно продолжала делать свой труд.
Спустя некоторое время и проплакав пару ночей в подушку, она решила, что если ей никак не уйти от такой судьбы, то стоит стремиться ей навстречу. Думать о будущем в таком случае становилось не так беспросветно-жутко.
Иногда Есения думала, что стоит попытаться сбежать, но бежать было некуда: вокруг ни одного человека, и даже если она не умрет от голода, холода и жажды и встретит кого-нибудь по пути, ее обязательно узнают и вернут домой. А она с детства усвоила, что лучше не злить всегда добрую и милую с ней бабушку, потому что та посадит ее под замок в маленькой тесной комнатке без света и окон на неделю.
Так прошло еще несколько лет.
Самый сложный этап остался позади – нитки были готовы. Они хранились огромными бело-розовыми клубками на чердаке, где около большого окна стоял ткацкий станок. Есения за прошедшие после ужасного открытия годы успела повзрослеть и успокоиться. Постепенно она свыкалось с мыслью о своей неволе, и только иногда, вечерами, сидя около берега, она смотрела с грустью на бескрайний водный простор.
Делать нитки из колючего твердого волокна было тяжелее всего, и сейчас ее руки почти не болели. В детстве она думала, сравнивая израненные свои руки и руки бабушки с теми, которые она видела на снимках в газетах, гладкими и белыми, что ей повезло, что она занимается самым сложным и ответственным в мире делом. Сейчас она чувствовала себя глупо и неловко, глядя на свои изуродованные глубокими белыми и розоватыми шрамами-рытвинами руки.
– Посмотри сюда, – сказала ей однажды бабушка, протягивая развернутую огромную газету. – Здесь красивое платье, ты можешь сшить себе такое же.
Есения взглянула на неяркую черно-белую фотографию. На ней под ручку стояла пара, мужчина и женщина, и на женщине был восхитительный наряд: простое белое платье с широкой юбкой и белые перчатки, обнимающие руки до самых плеч.
– Что это такое? – ткнула она пальцем в ткань на руках, в который раз притворяясь глупее, чем она была теперь на самом деле.
– Это перчатки, – объяснила бабушка. – Но тебе они вовсе не нужны. У тебя и так много работы.
– Но я хочу их, – заявила Есения твердо. – Я хочу, чтобы хотя бы в день свадьбы моих шрамов не было видно.
– Вот уж глупости, – проворчала бабушка, забирая газету обратно. – Нечего там прикрывать.
– Пожалуйста… – попросила Есения тихо. Если бабушка запретит ей, то у нее не останется и последней радости в жизни. Ей очень понравились эти перчатки, и сейчас заполучить себе такие же казалось самой главной возможностью. Единственной возможностью принести в свою жизнь хоть что-то приятное, хоть и не нужное, для себя самой.
Бабушка нахмурилась и посмотрела сурово. На глазах Есении навернулись слезы.
– Я никогда не просила ни о чем… – смотрела она умоляюще.
– Знаешь, сколько еще ниток тебе надо будет сделать? Сколько лишнего времени ты потратишь на пустую прихоть? Твои бедные руки опять будут болеть каждый день.
– Я знаю, – Есения потупилась с улыбкой. – Я сделаю это.

Годы ушли на платье, но оно наконец было закончено. Теперь оно и вправду казалось Есении самым красивым и удобным: изначально жесткие, режущие в кровь руки, пучки несколько раз обмялись под ее пальцами, превращаясь сначала в нитки, а затем – в ткань.
И Есения приступила к перчаткам. Она хотела сшить в точности такие же, какие увидела тогда на картинке: длинные, до самых плеч. Взгляд бабушки становился все тяжелее, все чаще останавливался на ней, но Есения продолжала свое дело. Бабушка все чаще говорила с упреком, что Есению уже заждались в ее будущем доме, что ей давно пора бросить бесполезное занятие и послушаться.
Есения больше не выходила из дома, чтобы не тратить время, для того же она спала всего по паре часов в день. Она боялась, что бабушка – мисс Элиот, как прочитала она много лет назад в документах на дне сундука – не станет ждать слишком долго, ее мягкосердечие закончится, и она отдаст Есению тем людям, которые щедро заплатили за нее семнадцать лет назад и сейчас ждали ее. Их терпение тоже было на исходе.
Бабушка тогда, много лет назад, приехав с фабрики на несколько дней позже, не заметила ничего подозрительного – Есения списала свои покрасневшие от слез глаза на расстройство из-за собственного безделья. Тогда же, выбравшись из машины, полной огромных тюков с пластиковым волокном, бабушка рассказала ей недовольно, что она задержалась из-за того, что на фабрике снова появились люди, и эти люди отказывались продать ей материал, и цена их не интересовала. Пришлось ей дозаказывать его из-за моря.
Шли недели и месяцы, и перчатки становились все более реальными, появлялись под ее уродливыми пальцами из нежных полотен. Оставалось доделать совсем немного. «Еще неделя, – сказала она однажды с радостной улыбкой – и все будет готово!» Бабушка кивнула в ответ удовлетворенно и даже разрешила отдохнуть сегодня чуть дольше, чем обычно.
Но Есения не собиралась отдыхать, как не собиралась и доделывать перчатки. Ночью, когда бабушка уснула, она выключила в своей комнате свет, сбросила с себя осточертевшую рваную мешковину, переоделась в свое новое, самое удобное, мягкое и прочное платье, натянула на руки перчатки – всего по локоть, но и этого достаточно, – и вышла из дома в темноту. На самом деле, она давно знала, куда идти, хоть и не отдавала себе отчета в этом до последнего мгновения, до самого последнего, завершающего стежка. Ее путь лежал до той самой старой фабрики, на которой были люди, которые однажды смогли отказать мисс Элиот, ее бывшей бабушке.

@темы: рисунок, orig-revers